человека. Христианское спасение – это не какой- либо “указ” об амнистии, а событие Сына
Божьего, ибо на кресте Он предстает, как Невинный (знак того, сколь велико зло, приносимое
злом), и как Виновный (ибо ныне Он “Проклят”, Его осуждает Бог42); Он Судия, (ибо Его смертью
Дух “обличит мир о грехе”43), и Судия в удивительной форме Искупителя: осуждение поражает
Его, а не нас, Он стал “жертвою за грех”44 вместо нас! Таким образом, Он не отпускает грех, а
“берет на Себя”, искореняет грех во всем мире.
Второе следствие касается того, что таинство требует личного внимания, требует, чтобы мы
включили его в стиль, путь или попытку жизни во Христе. Освобождение, искоренение греха не
происходят просто по указу Божьему. Если Бог внутренне не убедил нас в важности блага, то
можно было бы установить лишь полицейского толка миропорядок, но то не был бы мир любви.
А Богу угоден лишь этот мир!
Поэтому таинственный знак приводит событие примирения в самое сокровенное святое святых
человека. Понятно, но вместе с тем, и странно, что среди всего многообразия форм зла в мире мы
сосредоточиваем внимание на неизбежных (болезнях, землетрясениях, войнах, бедствиях, за
которые мы не несем непосредственной ответственности…). Симтоматично, что в конце концов,
это внимание у многих превращается в подозрения и негодование по поводу действительной
благости и всемогущества Божьего. Почему нас не возмущает то зло, которое является следствием
свободы, ибо его так легко избежать, и все же его не избегают? Достойно ли осуждать до того, как
мы осознаем, что мы сами способствовали возникновению и умножению зла? Почему бы нам,
ради человеческой и христианской честности, не осознать, что внутри нас происходит драма, то-
есть, тот факт, что мы испытываем благие и скверные желания, что в нас имеется противоречие,
когда мы творим зло, которого не желаем, и не творим то добро, которое желаем, изобретая
всевозможные “отговорки”?
Или, опять же с христианских позиций, почему бы вместо того, чтобы формулировать
абстрактные вопросы, нам не взглянуть более внимательно не Откровение Иисуса, Который
именем Отчим и в силу Духа совершил поступки освобождения от зла, и только их? И почему мы
не заботимся о том, чтобы избегать зло и уменьшить его в братьях?
Таинство и салезианская духовность.
Неисчерпаема связь салезианцев с этой темой.
Это и духовный опыт Дона Боско, и тот факт, что таинство покаяния он ставил на центральное
место в своей молодежной педагогике, и таинственный мир, в котором развивается вся
салезианская духовность, и не в последнюю очередь, удивительная “история” Дона Боско –
исповедника молодежи, которую мы призваны продолжить в наши дни.
Непрерывный опыт Дона Боско с первых отроческих лет, в период обучения в семинарии, и
позже, как молодого священника, а затем и знаменитого человека, сжатым образом представлен
доном Эудженио Чериа: “Дон Боско с самого юного возраста полюбил исповедь, и никакие
изменения в его жизни не умерили в нем желание часто прибегать к ней… Будучи студентом в
Кьери, он сразу же решил найти себе постоянного исповедника… Став священником в Турине, он
каждую неделю исповедовался у блаженного Кафассо. Когда же тот умер, Дон Боско прибегнул к
помощи одного благочестивого священника, своего бывшего соученика, и тот регулярно приходил
в ризницу собора Девы Марии Помощницы Христиан, чтобы принять его исповедь, а затем сам
исповедовался у Дона Боско.
Во время путешествий, когда исповедника не было поблизости, Дон Боско придерживался
своего старого и дорогого ему обычая, обращаясь к какому-либо салезианцу или к другому
священнику. Так, например, когда в 1867 году ему случилось задержаться на два месяца в Риме,
он еженедельно исповедовался у отца Васко, иезуита, с которым он познакомился в Турине.
Поначалу его дети не решались принять у него исповедь, но он настаивал: “Ну же, – говорил
он, – сделай же милость Дону Боско, дай ему исповедоваться”45.
Разумеется, произошли большие перемены со времени Дона Боско до наших дней в
направлении духовной жизни и проведения таинств. Однако было бы исторически
легкомысленным полагать, что Дон Боско следовал лишь благочестивой привычке. Каждое его
слово и наставление (а их немало!) проявляют чувство животворящей встречи с Богом, которую
предполагает примирение, убеждение в необходимом и плодотворном посредничестве Церкви,
необходимость этого таинства для того, чтобы спокойно, радостно идти по пути к святости и
постоянно развиваться.
16